Все мы наслышаны об эпохе западного рабства, когда в течение нескольких веков европейская цивилизация варварским способом выстраивала свое благополучие на костях бесплатной рабской силы. В России были совсем иные порядки, и той жестокости, которая господствовала в от Англии до Польше никогда не было.
Предлагаю Вашему внимание не большой экскурс в историю русского крепостничества. После прочтения у меня возник только один вопрос: «а было ли рабство в России?» (в классическом понимании этого слова).
Что ж, и в нашей стране издревле существовали подневольные люди – холопы. В эту категорию попадали военнопленные, неоплатные должники, осуждённые преступники. Были «закупы», получившие определенную сумму денег и поступившие в услужение, пока её не отработают. Были «рядовичи», служившие на основании заключённого договора. Хозяин имел право наказывать нерадивых, сыскивать беглых. Но, в отличие от европейских стран, не был властен над жизнью даже самого распоследнего из холопов. В Киевской Руси правом смертной казни располагали удельные и великие князья. В Московской Руси – сам государь с боярской думой.
В 1557 – 1558 годах, в то же самое время, когда в Англии обращались в рабство десятки тысяч согнанных с земли крестьян, Иван Васильевич Грозный издал ряд указов, ограничивших холопство. Прижал ростовщиков, принудительно снизил проценты займов до 10 % годовых. Запретил обращать в неволю за долги служилых людей (дворян, детей боярских, стрельцов, служилых казаков). Их дети, ставшие холопами за долги родителей, освобождались сразу, а взрослые могли подавать иски о возвращении в свободное состояние. Государь защитил подданных и от насильственного порабощения. Отныне человека можно было считать холопом только на основании «кабалы», особого документа, оформленного в земском учреждении. Царь ограничил неволю даже для пленных. На них тоже требовалось оформить кабалу установленным порядком. Дети «полоняника» считались свободными, а сам он освобождался после смерти хозяина, не передавался по наследству.
Но отметим, что отождествлять термины «холоп» и «раб» в целом было бы некорректно. Холопами являлись не только работники, но и ключники – управляющие княжеским, боярским, царским имением. Были военные холопы, составлявшие личные дружины бояр и князей. Они приносили присягу хозяину и служили ему, но при этом теряли юридическую самостоятельность. То есть, данный термин определял личную зависимость человека.
Кстати, в обращениях к царю «холопями» именовали себя отнюдь не все люди, а только служилые – от рядового стрельца до боярина. Священнослужители писали царю «мы, богомольцы твои». А простонародье, крестьяне и посадские – «мы, сироты твои». Обозначение «холопи» не было самоуничижением, оно выражало реальные отношения между монархом и данной общественной группой. Те, кто находился на службе, и впрямь выступали в отношении государя не свободными: он мог послать их сегодня туда, завтра сюда, дать какой-то приказ. По форме обращения духовных лиц видно, что и царь им обязан помогать: они же поддерживают государя своими молитвами. А обращение «сироты» указывает, что к простонародью монарх стоит «вместо отца», обязанного заботиться о своих чадах.
Но доля холопов в русском населении и в экономике была крайне незначительной. Обычно их использовали только в домашнем хозяйстве. А крепостного права в нашей стране долгое время вообще не существовало. Крестьяне были свободными. Если не нравится, могли уйти от землевладельца в другое место, уплатив «пожилое» (определённую плату за пользование избой, инвентарём, участком земли – в зависимости от местности и срока проживания). Великий князь Иван III определил единый срок для таких переходов – за неделю до Юрьева дня и неделю после Юрьева дня (с 19 ноября по 3 декабря).
И только в конце XVI века ситуацию изменил Борис Годунов. Он был по натуре «западником», силился копировать зарубежные порядки и в 1593 году подтолкнул царя Федора Иоанновича принять указ об отмене Юрьева дня. А в 1597 году Борис издал закон, установивший 5-летний сыск беглых крестьян. Мало того, по этому закону любой человек, прослуживший по найму полгода, становился вместе с семьёй пожизненными и потомственными холопами хозяина. Это ударило и по городской бедноте, мелким ремесленникам, породило массу злоупотреблений и стало одной из причин грянувшей Смуты.
Закон Бориса о холопстве вскоре был отменён, но крепостное право сохранилось после Смуты, было подтверждено Соборным Уложением Алексея Михайловича в 1649 году. Сыск беглых установили уже не в 5 лет, а бессрочный. Но стоит подчеркнуть, сам принцип крепостничества на Руси очень отличался от западного. Определённым статусом обладал не человек, а земля! Были волости «черносошные». Живущие здесь крестьяне считались свободными и платили подати государству. Были боярские или церковные вотчины. А были поместья. Они давались дворянам не насовсем, а за службу, вместо оплаты. Через каждые 2–3 года поместья перевёрстывались, могли отойти к другому владельцу.
Соответственно, крестьяне обеспечивали помещика, вотчинника или трудились для церкви. Они «прикреплялись» к земле. Но при этом могли полностью распоряжаться собственным хозяйством. Могли завещать его по наследству, подарить, продать. И тогда уже новый владелец вместе с хозяйством приобретал «тягло» по уплате податей государству или содержанию помещика. А прежний освобождался от «тягла», мог идти куда угодно. Мало того, даже если человек убежал, но успел нажить хозяйство или вступить в брак, русские законы защищали его права, категорически запрещали разлучать его с семьёй и лишать собственности.
В XVII веке в России были закрепощены не более половины крестьян. Вся Сибирь, Север, значительные области на юге считались «государевыми вотчинами», крепостного права там не было. Цари Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович признавали и самоуправление казачьих областей, закон «с Дона выдачи нет». Любой беглый, попавший туда, автоматически становился свободным. Права крепостных и холопов защищали сельская община, Церковь, они могли найти защиту у самого царя. Во дворце существовало «челобитное окно» для подачи жалоб лично государю. Например, крепостные князя Оболенского пожаловались, что хозяин заставлял их работать в воскресенье и «матерно лаял». Алексей Михайлович за это посадил Оболенского в тюрьму, а деревню отобрал.
В Европе, кстати, взаимоотношения между слоями общества куда как отличались, из-за этого случались недоразумения. Датским высокородным послам, возвращавшимся из Москвы, показалось, что русские мужики их медленно везут, их принялись подгонять пинками. Ямщики искренне удивились такому обращению, выпрягли возле Нахабино лошадей и заявили: они едут жаловаться царю. Датчанам пришлось просить прощения, задабривать русских деньгами и водкой. А жена английского генерала, поступившего на службу в Москву, возненавидела служанку, решила зверски расправиться с ней. Виноватой себя не считала – мало ли, знатная дама попыталась убить свою холопку! Но в России подобное не допускалось. Приговор царя гласил: учитывая, что жертва осталась жива, преступнице «всего лишь» отсечь руку, вырвать ноздри и сослать в Сибирь.
Положение крепостных стало ухудшаться при Петре I. Прекратились переделы поместий между дворянами, они превращались в постоянную собственность. А вместо «подворного» налогообложения было введено «подушное». Причём каждый помещик начал платить налоги за своих крепостных. Соответственно, выступал владельцем этих «душ». Правда, именно Пётр одним из первых в Европе, в 1723 году, запретил в России рабство. Но крепостных его указ не коснулся. Мало того, Пётр начал приписывать целые деревни к заводам, и заводским крепостным приходилось куда тяжелее, чем помещичьим.
Беда пришла при Анне Иоанновне и Бироне, когда в России распространились законы о крепостных из Курляндии – те самые, где крестьян приравнивали к рабам. Вот тогда-то и началась печально известная розничная торговля крестьянами.
Что было, то было. Известны и бесчинства Дарьи Салтыковой. Были уже не времена Алексея Михайловича, и барыне 7 лет удавалось скрывать преступления. Хотя можно отметить и другое: ведь двое крепостных все-таки сумели подать жалобу Екатерине II, началось следствие, и маньячка была осуждена на пожизненное заключение в «покаянной» камере Ивановского монастыря. Вполне адекватная мера для психически ненормальной.
«Освобождение крестьян». Художник Б. Кустодиев.
Впрочем, Салтычиха потому и стала «пресловутой», что в нашей стране только одна она докатилась до зверств, довольно распространённых на тех же американских плантациях. Да и законы, ограждающие имущественные права крепостных, в России никто не отменял. В 1769 году Екатерина II издала указ, призывающий крестьян заводить частные промыслы, для этого требовалось купить за 2 руб. особый билет в мануфактур-коллегии. С 1775 года такие билеты выдавались бесплатно. Предприимчивые крестьяне пользовались этим, быстро сколачивали состояния, выкупались на волю, а потом принялись скупать и сёла у своих помещиков. Крепостное право стало расшатываться. Уже в правление Николая I постепенно готовилась его отмена. Хотя упразднил его только Александр II в 1861 году.
Вслед за Колумбом океан стали пересекать корабли работорговцев.
Но ещё раз подчеркнём: для XVIII – XIX веков подобные явления оставались обычными. Англия, которую традиционно изображают самой «передовой» державой, в 1713 году, после войны за испанское наследство, считала главным выигрышем отнюдь не завоевание Гибралтара, а «асьенто» – монополию на продажу африканцев в Латинскую Америку. Работорговлей активно промышляли и голландцы, французы, бранденбуржцы, датчане, шведы, курляндцы, генуэзцы. Общее количество рабов, вывезенных из Африки в Америку, оценивается в 9,5 млн. человек. Примерно столько же вымерло в пути.
Французская революция в 1794 году громогласно отменила рабство, но реально оно процветало, французские корабли продолжали торговать невольниками. А Наполеон в 1802 году восстановил рабство. Он, правда, заставил упразднить крепостное право в Германии (чтобы ослабить немцев), но в Польше и Литве сохранил – здесь его опорой были паны, зачем их обижать?
Великобритания упразднила рабство в 1833 году, Швеция в 1847 году, Дания и Франция в 1848 году – не так уж сильно опередили Россию. Кстати, при этом не лишне помнить, что сами по себе критерии «свобод» никак не являются показателями благоденствия. Так, в 1845 году в Ирландии не уродился картофель. Крестьян, не способных из-за этого уплатить ренту, стали сгонять с земли и разрушать их фермы. За 5 лет от голода умерло около миллиона человек! Случалось ли что-нибудь подобное в крепостнической России? Никогда…
Но это так, к слову пришлось. Если вернуться к хронологии отмены рабства, то выясняется, что далеко не все западные державы в данном отношении обогнали русских. Некоторые отстали. Нидерланды отменили его в 1863 году, США в 1865 году, Португалия в 1869 году, Бразилия в 1888 году. Причём у голландцев, португальцев, бразильцев, да и в американских южных штатах рабовладение принимало куда более жестокие формы, чем русское крепостничество.
Не лишне вспомнить и о том, что в американской войне Севера с Югом северян поддерживала Россия, а южан – Англия. И если в США рабство оказалось ликвидированным, то в 1860 – 1880-е годы его широко практиковали землевладельцы в Австралии. Здесь охотой за невольниками активно занимались морские капитаны Хейс, Льювин, Пиз, Бойс, Таунс, доктор Мюррей. В честь Таунса даже был назван город Таунсвилл. Подвиги этих «героев» состояли в том, что они обезлюживали целые острова в Океании, громили и захватывали в плен жителей, набивали в трюмы и привозили на австралийские плантации.
Между прочим, даже в самой Англии первый полноценный юридический акт, официально запретивший рабовладение и крепостное право и признавший их преступлением, был принят… три года назад! Это «Закон о коронерах и правосудии», вступивший в силу 6 апреля 2010 года. Так чего уж тогда на русских пенять?
Да, тяжело трудились крестьяне России, а жили бедно, однако и рабами не были, ибо государева власть защищала их человеческие права на жизнь и не насилие над ними. Неволя в основном была экономическая и та, что крестьянин был приписан к земле конкретного помещика, на которой он жил и должен был ему отрабатывать положенный оброк, это и не давало крестьянину материально подняться. Эти тяжелоносимые помещечьи бремена, возлагаемые на крестьян, а в городе на рабочих (несколько иная ситуация) и накопили в душе народа революционный потенциал, который легко сумели подпалить посулами лучшей жизни большевики.
Быт крестьянина примерно 18-19 век
В истории человечества немало страниц, о которых хотелось бы забыть. И рабство – одна из них. Но на определенном этапе оно явилось необходимой ступенью развития общества, и в той или иной форме существовало во всех частях света. А как называли рабов в разных странах?
Начальный этап
Зародилось рабство во времена патриархального общества, когда взятые в плен враги становились бесправными членами семьи и жили вместе с хозяином. Постепенно в рабов стали превращать не только иноземцев, но и соплеменников за долги, тяжкие преступления.
В Древнем Египте пленных убивали и называли соответственно «убитые». С развитием земледелия, промыслов они становились добычей вождей – «живыми убитыми».
В вавилонском обществе рабов называли вардум, восточноафриканские невольники в Южной Месопотамии – зинджи. В Китае раб-мужчина обозначался словом ну, рабыня – бэй, рабы – ну-бэй.
Говорящие вещи
В античном мире, с окончательным разделением на свободных граждан и рабов, физический труд стал уделом только неграждан, т. е. захваченных в плен иноземцев.
Они считались вещью, «говорящим орудием», как называли рабов в Риме. Латинское название раба – сервус (servus). Развитие рабства в Риме привело к появлению разных категорий невольников: принадлежащих семье городских (familia urbana), сельских (familia rustica), гладиаторов и др.
В Турции рабов называли мамлюки. Рабы англосаксов – лэты, у викингов – траллы.
В Древней Руси рабы-пленники становились челядинами, а из местного населения – холопами. Постепенно эти слова приобрели иное значение.
То есть в определенные периоды, рабство было развито практически повсеместно.
Рабство в России, безусловно, существовало, однако его (точнее, само крепостное право) не стоит отождествлять с рабством в Древнем мире или на Юге США: русское крепостное право имело совершенно другие корни. В Древней Руси рабом можно было стать, продав себя, взяв долг (закуп) или оказавшись в плену (холоп, челядь). При этом закуп не являлся собственностью своего кредитора и был скорее зависимым, нежели рабом. Основная масса крестьян изначально была лично свободна, и для работы на участке помещика заключала с ним договор. Крестьянин мог в любое время уйти от землевладельца, уплатив ему за пользование землей. Именно это право было ограничено Судебником Ивана III: после 1497 г. крестьянин мог уйти от помещика лишь в Юрьев день (9 декабря).
За следующие полтора столетия крестьяне окончательно были прикреплены к земле (право ухода от помещика в Юрьев день было отменено в конце XVI в.). Точку в этом вопросе поставило Соборное уложение 1649 г. Но у крестьян все еще оставались некоторые личные права: это изменилось в течение XVIII в. – к 1783 г. присягу за крестьян приносил помещик, имевший право продавать и покупать их, ссылать в Сибирь и на каторжные работы, а также прибегать к физической силе. Начиная с 1803 г. положение крестьян начало медленно улучшаться, и с 1861 г. рабство в России перестало существовать. Подробности его постепенной отмены – отдельная история: ради красного словца стоит отметить, что в недрах центральных учреждений Российской империи в разное время существовало 11 (!) комитетов по решению крестьянского вопроса, и проект реформы только последнего был воплощен в жизнь.
Рабством также называют (справедливо) положение заключенных в ГУЛаге и колхозных крестьян в сталинском СССР. В ходе коллективизации их земли были объединены в колхозные, собственником которых был трудовой коллектив, но норма выработки устанавливалась государством. Домашние животные также были отобраны в фонд колхоза (где значительная часть быстро погибла; вообще прямым следствием коллективизации является голод 1932-33 гг.). Одновременно с коллективизацией была введена обязательная для всех жителей городов паспортная система. За нахождение в городе без паспорта была предусмотрена административная ответственность. Фактически, крестьяне были снова прикреплены к земле. Свободу передвижения они получили лишь в 1976 году, а полная паспортизация завершилась за десять лет до распада Советского союза.
Русская правда
Соборное уложение 1649 г.
Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России.
Фитцпатрик Шейла. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 1930-е годы: деревня.
Белых Никита. Экономика ГУЛАГа как система подневольного труда.
Ради справедливости стоит заметить, что славяне хотя и не использовали рабов в хозяйстве, но активно и не стесняясь рабами торговали, сбывая захваченных иноплеменников купцам в городах на побережье Эвксинского Понта - об этом есть у греческих историков.
Ответить
Прокомментировать
С каких пор под рабством мы подразумеваем прикрепление к земле? Колхозники в СССР никак не могли считаться рабами. Раб - полностью бесправный человек, находящийся в личной и экономической зависимости от другого или от государства. Заключенные ГУЛАГа с определенной долей условности могут считаться рабами государства, "говорящими орудиями", как говорил еще Варрон.
Считать ли крепостных рабами тоже довольно-таки спорный вопрос. Наряду с крепостными крестьянами вплоть до 1723 года существовали все те же холопы. Рабство обозначает полное отсутствие прав, состояние крепостного крестьянина такого не подразумевает. Возможно один из самых распространенных мифов касательно их это то, что помещики могли безнаказанно мучить и убивать крестьян. Дворян, предумышленно убивших своих крепостных, подвергали уголовному наказанию, вплоть до смертной казни или каторги. Т.е. фактически господин не имел право на жизнь своего слуги. А учитывая то, что крепостные могли быть свидетелями и истцами в суде? Даже в поздние периоды существования Римского государства (с самым развитым институтом рабства, о других странах лучше вообще молчать) тамошние хозяева рабов не подвергались уголовным наказаниям, что позволяет многим ставить под вопрос то, что рабы = крепостные.
Ближе к рабам в их традиционном понимании естественно были холопы, которые были объектом собственности господ. Крепостных таковыми сложно признать. К крепостничеству были близки римский институт колоната, а также другие похожие институты, сложившиеся во многих странах Европы.
Древняя Русь – это государство, со всеми его признаками, соответствующими своему времени. Поэтому в нем действовали те же социальные законы развития общества, что и в других странах. Соответственно существовала и такая прослойка населения, как рабы. Правда, рабство на Руси было несколько специфичным. Историки отмечают, что это результат славянских обычаев, многовекового уклада и традиций, которые существенно отличались от государств Западной Европы или Востока.
И так, давайте обратимся к первоначальному определению: люди, которые выполняли подневольный труд принято называть рабами. На древнерусских территориях были холопы, смерды, челядь. Это та прослойка, которая в той или иной мере имела определенное отношение к рабству.
Холопы на Руси
Начнем, пожалуй, с челяди. Данное понятие появилось давно и со временем несколько изменило свое значение. Вначале челядинами называли пленных. Ведь в далекой древности наши предки были чрезвычайно воинственны, совершали набеги и забирали в плен население с других территорий. В итоге, пленники, которые становились челядинами, лишались всяческих прав. Их могли в любой момент продать или обменять. Кроме того, в разряд челяди попадали и те люди, которые вынужденны были отрабатывать долги.
Позднее, когда было введено христианство, рабов стали называть холопами. А челядью теперь стали те, кто обслуживал бояр и князей. К ним относились также и бедные родственники состоятельного хозяина, если проживали в его доме и были на полном его содержании.
Казнь холопа на руки
В Древней Руси особой формой рабства были холопы. По правовым нормам того времени, их относили не к субъектам, а к объектам. Холопов приравнивали к дворовым постройкам, скотине. Если кто-то посягнул на жизнь чужого холопа и убил его, то за это полагался штраф, в том же размере, как за порчу одежды.
Хозяин холопа был волен распоряжаться им по своему усмотрению, даже убить, при этом оставаться безнаказанным.
Холопы
Как становились холопами, то есть рабами? Прежде всего это были пленные люди. А поскольку период феодальной раздробленности на Руси был богат на междоусобные войны, то и пленных было очень много, поэтому часто их продавали за бесценок.
Но помимо этого самого распространенного во всем мире пути, был и другой – долговая яма или кабала. Если человек не мог вернуть одолженные средства, то он становился холопом, терял все свои права и поступал в полную зависимость от своего кредитора.
Кроме того, холопами становились преступники и их семьи, дети холопов уже с рождения были холопами. Было на Руси и добровольное холопство, это такое явление, когда свободные люди по тем или иным причинам, сами поступали в рабство на год, а после снова из него выходили. Но такое явление было не повсеместно.
Если свободная девушка выходила замуж за холопа, она также становилась подневольной, и наоборот, если богатый хозяин женился на холопке, то на условиях особого договора она становилась свободна.
Холопство было отменено указом Петра І, а ему на смену пришло такое явление как «смерды». Это были не кто иные, как подневольные земледельцы. Они во многом зависели от князей и бояр. Они же, когда крестьян бессрочно прикрепили к земле стали крепостными крестьянами.
Крепостные в Российской Империи
Из всего выше сказанного отметим, что признаки рабства прослеживаются у всех обозначенных категориях, но все же четко видно, что рабами в полном смысле этого слова были лишь холопы. Причем своих рабов славяне берегли, они могли им поручить тяжелую, грязную или недостойную хозяина работу, но не доводили до истощения и не причиняли увечья. К тому же в большинстве случаев хозяин трудился наравне с холопом.
Как развивалась торговля рабами
Помним, что в рабах на Руси недостатка не было. То-есть предмет продажи всегда был и причем это дело считалось прибыльным, однако не получил активного распространения. Русские купцы предпочитали торговать в основном соболями, воском, оловом и лишь попутно рабами.
Глубокие социально-экономические и политические перемены, происходящие ныне в российском обществе, вызвали подъем исторического самосознания нашего народа. Вновь, как и не раз прежде, встал вопрос о путях развития России, ее роли и значении во всемирной истории. Историки, дебатирующие этот вопрос, решают его неоднозначно, предлагая два различных по сути подхода. Одни из них, рассуждая о модернизации России, связывают ее с приобщением к западно-европейской цивилизации, с теми стадиями, которые проходило западное общество. Они ведут речь о возвращении России к капитализму после неудавшегося большевистского эксперимента построения социализма и коммунизма «в отдельно взятой стране». Другие исследователи показывают специфику российской истории, стремятся найти собственное место России в мировом развитии. Будущее России им видится не через примитивное копирование западных образцов, а через возрождение вековых национальных традиций, в которых превалируют не индивидуальные, а коллективные ценности, где основополагающей является не частная собственность, разъединяющая людей, а общинно-государственная собственность, способствующая их объединению. К числу этих исследователей принадлежит И. Я. Фроянов, работы которого по истории средневековой России приобрели широкую известность в науке.
Своим научным творчеством И. Я. Фроянов отчасти как бы предвосхитил изменения, происходящие сейчас в историческом сознании российского общества. В историческую науку он вошел ярко и самобытно, с арсеналом идей, разрушающих привычные в советской историографии стереотипы, относящиеся к ранней истории России, что открыло возможность нестандартного осмысления русские исторического процесса вообще. В отстаивании научных убеждений ему пришлось пережить немало трудностей, нападок и даже гонений. Уже первая написанная им книга «Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории» встретила в охранительных академических кругах активное неприятие. Но И.Я.Фроянов устоял в борьбе, отвечая сановным недругам новыми и новыми трудами, судьба которых, впрочем, была порою драматичной.
Совсем недавно, в 1995 году, вышла в свет его капитальная книга «Древняя Русь: Опыт исследования истории социальной и политической борьбы», являющаяся за последние сорок лет (после публикации известной книги акад. М. Н. Тихомирова в 1955 году) первым и пока единственным обобщающим научным исследованием по истории социальной и политической борьбы на Руси IX-начала XIII столетия. Главный пафос данной книги И.Я.Фроянова направлен против чересчур преувеличенных представлений о роли классовой борьбы в развитии древнерусского общества, укоренившихся в советской историографии Киевской Руси. И вот теперь перед нами еще один труд историка, посвященный рабству и данничеству у восточных славян VI-X вв. и восполняющий существенный пробел в исторической науке, поскольку она до сих пор не располагает монографическим исследованием на указанную тему. Есть еще другое обстоятельство, придающее важное значение настоящему труду И. Я. Фроянова.
Взгляд на общественный строй восточных славян и Древней Руси у современных историков во многом обусловлен их пониманием проблемы рабства и особенно даннических связей. Именно на основе толкования дани как феодальной ренты сложилась теория государственного феодализма, господствовавшего якобы на Руси. И. Я. Фроянов убедительно опровергает эту теорию, показывая ее несостоятельность.
Весьма интересным и в научном плане перспективным является стремление автора вывести рабовладение и данничество за рамки производственных и социальных отношений в сферу духовной и нравственной жизни, или в ментальную область. Это придает исследованию автора книги более объемный, всесторонний и системный характер, поднимая его на новый, более высокий, соответствующий современным требованиям, научный уровень. Довольно любопытны наблюдения, касающиеся происхождения войн как действ, имеющих прямую связь с религиозными воззрениями древних людей.
Не сомневаюсь, что книга И. Я. Фроянова, выдержанная в лучших стилевых традициях русской исторической науки, будет прочитана читателем с живым интересом и станет заметной вехой в познании отечественной истории.
Проф.В. Т. Пуляев, научный руководитель государственной программы «Народы России: возрождение и развитие»
Введение
Настоящая книга посвящена рабству и данничеству у восточных славян VI-X вв. – вопросам отнюдь не новым в отечественной историографии. Чем обусловлено наше обращение к этим вопросам, казалось бы, достаточно проработанным в науке? Ответ здесь не может быть однозначным.
Прежде всего следует заметить, что познание прошлого – процесс постоянно возобновляющийся, если, конечно, речь идет о крупных исторических явлениях, охватывающих сравнительно длительные отрезки времени, а не о единичных и очевидных фактах. Именно к таким явлениям относятся восточнославянские институты рабства и данничества.
Изучение названных институтов позволяет увидеть наиболее архаичные формы господства и эксплуатации, восходящие к дописьменной эпохе восточного славянства, и тем самым наблюдать зарождение коллективного, а затем – индивидуального богатства, ставшего впоследствии источником жестоких войн, социальной несправедливости, общественных бед и потрясений. Иными словами, перед нами институты, игравшие важную роль в жизни восточнославянского общества. Отсюда их притягательность для историка. Побуждают обратиться к ним и некоторые обстоятельства историографического порядка.
Что касается проблемы рабства у восточных славян, то в дореволюционной исторической науке она оказалась едва лишь затронутой. Бытовало мнение, согласно которому рабов у восточных славян было ничтожно мало и рабство не имело сколько-нибудь серьезного общественного значения. С. М. Соловьев, например, писал: «Желание иметь рабов и удерживать их как можно долее в этом состоянии бывает сильно, во-первых, у народов, у которых хозяйственные и общественные отправления сложны, роскошь развита; во-вторых, рабы нужны народам, хотя и диким, но воинственным, которые считают занятия войною и ее подобием, охотою за зверями единственно приличными для свободного человека, а все хлопоты домашние слагают на женщин и рабов; наконец, как ко всякому явлению, так и к явлению рабства посреди себя народ должен привыкнуть, для этого народ должен быть или образован и приобретать рабов посредством купли, или воинствен и приобретать их как добычу, или должен быть завоевателем в стране, прежние жители которой обратились в рабов».
Всех этих свойств и качеств С. М. Соловьев не нашел у восточных славян. Он полагал, что «славяне жили под самыми простыми формами быта, быта родового, их хозяйственные отправления были нетрудны и несложны, в одежде и жилищах господствовало отсутствие всякой роскоши; при всем этом и при постоянной борьбе со своими и чужими, при постоянной готовности покинуть свое местопребывание и спасаться от врага рабы могли только затруднять славянское семейство, а потому не имели большой ценности. Потом известно, что воинственность не была господствующею чертою славянского народного характера и что славяне вовсе не гнушались земледельческими занятиями. У народа, в простоте родового быта живущего, раб не имеет слишком большого различия от членов семьи, он бывает также младшим членом ее, малым, юным; степень его повиновения и обязанностей к главе семьи одинакова со степенью повиновения и обязанностей младших членов к родоначальнику».
Малочисленным и сравнительно легким казалось восточнославянское рабство Н. А. Рожкову. «До Х-го и даже до XI-го века, – говорил он, – холопов было немного и положение их было не тяжело: все писатели, сообщающие нам сведения о первобытных славянах,– таковы по преимуществу писатели византийские, – оставили нам целый ряд свидетельств о том, что рабов у славян было мало, обращались они с этими рабами хорошо и скоро отпускали их на волю».
По мнению некоторых историков, у восточных славян вообще не было «настоящего рабства». Так, Б. Н. Чичерин утверждал, что «настоящее рабство является у нас вместе с варяжскою дружиной, и, вероятно, было принесено ею». Сходные суждения высказывал М.К. Любавский, по словам которого «среди восточного славянства с прибытием варяжских князей образовалось особое, отделенное от всего остального населения общество, имевшее свою особую организацию, – общество, которое можно назвать княжеским. Кроме князей, к нему принадлежали княжие мужи–бояре и огнищане, гриди, отроки, детские, княжеские рабы». Но появление собственно класса рабов М. К. Любавский относил ко временам Древней Руси, связывая его с ростом землевладения князей и бояр: «.. важным социальным последствием развития княжеского и боярского землевладения было отложение в русском обществе значительного класса рабов и юридическое развитие института рабства. В X веке челядь вывозилась большею частью за границу. Но с того времени, как нашлось для нее дело и дома, челядь все более и более копилась на Руси». Из рассуждений историка явствует, что до прибытия варяжских князей рабовладение у восточных славян (если таковое было) мало что значило.
И все же надо отдать должное некоторым представителям досоветской историографии, сумевшим не только оценить степень распространения восточнославянского рабства, но и увидеть в нем действенное средство утверждения личной власти в местном обществе, а значит,– имущественной дифференциации и предпосылок социального неравенства.
М.Д. Затыркевич, рассуждая об «укладе жизни бродячих народов», в том числе «Славянских племен», отмечал наличие неравенства «по состоянию и общественному положению между семействами». Ученый полагал, что «это неравенство явилось само собою как неизбежное следствие беспрерывных войн, господствовавших между бродячими народами. Обыкновенно все военнопленные у бродячих народов, если не освобождались от плена посредством выкупа, обращались победителями в рабов, поступали в их непосредственное распоряжение и обязаны были трудиться в пользу своих господ и их ближних. Таким образом лица, отличающиеся храбростью и физической силой, всегда имели возможность приобрести богатства (состоявшие в то время преимущественно из движимого имущества) и военнопленных рабов, находившихся в их непосредственном распоряжении. Уже это одно доставляло возможность отдельным личностям возвышаться над своими родственниками и всеми вообще соседними семействами». К сожалению, эти мысли были брошены автором вскользь, как бы мимоходом, не став основанием более или менее обстоятельного исследования. К тому же М. Д. Затыркевич не проявил должной последовательности и поддался влиянию идеи о внешнем происхождении древнерусского рабства, возникшего в результате появления в Восточной Европе «варягоруссов». Часть населения «варяго-русского» происхождения, обосновавшаяся в «городах Старославянских», образовала «дворовых людей» князя. Эти «дворовые люди, называвшиеся сначала в общей совокупности то родом, то домом... состояли почти исключительно из лиц несвободного, рабского состояния – челяди, людей». Число дворовых было огромно. Даже у первых князей Рюрикова дома оно «доходило до многих тысяч».
Можно, таким образом, утверждать, что в досоветской исторической науке (если брать ее в целом) рабство у восточных славян (до прихода варяжских князей) оставалось недостаточно исследованным и не получило должной оценки.
В советской историографии положение изменилось, что было связано с классовым подходом к изучению прошлого, который предписывала марксистская теория познания истории. Разложение первобытнообщинного строя и возникновение классового общества на Руси становятся ведущими темами советской исторической науки. Поворот к этим темам обозначился уже в 20-е годы. Вполне понятно, что восточнославянское рабство рассматривается теперь как фактор классообразования. Согласно П. И. Лященко, «основным элементом разложения первобытно-коммунистического хозяйства являлось рабовладение. Городское туземное славянское население, по-видимому, еще издавна выделило такой привилегированный класс, для которого рабовладение получило производственную связь с первобытным хозяйством». В источниках этот привилегированный класс, по мнению П. И. Лященко, называется «огнищанами». Его экономической основой являлась торговля, а также землевладение, базировавшееся на труде челяди, или рабов.
С особой остротой вопрос о рабстве у восточных славян встал во время дискуссий об общественном строе Киевской Руси, проходивших в 30-е годы. Спор тогда вращался вокруг проблем рабства и феодализма, увязываемых с задачей изучения истории в ключе марксистско-ленинской теории об общественно-экономических формациях. В полемических обсуждениях затрагивался и вопрос о рабстве у восточных славян. Некоторые из участников дискуссий характеризовали восточнославянское общество IX-X вв. как рабовладельческое. К их числу относился В. В. Мавродин, который полагал, что Правда Ярослава, отразившая явления IX-X вв., изображает общество, разделенное на классы рабов и рабовладельцев. По мнению И. И. Смирнова, в X веке у восточных славян существовало «развитое классовое общество» рабовладельцев и рабов. Правда Ярослава запечатлела именно это общество, а так называемая Правда Ярославичей стояла на грани двух эпох, преломив в себе «начальные феодальные отношения» и «очень сильные следы предшествующего строя–рабства». И. И. Смирнов доказывал с теоретической точки зрения неизбежность рабовладельческой формации как ступени общественного развития, более ранней, чем феодализм. О восточнославянском рабстве, из которого вырастал феодальный строй в Киевской Руси, говорил и М.М.Цвибак. Не поддерживая идею о существовании рабовладельческой формации на Руси, он все же считал исторически неверным стремление «умалить роль рабовладельческих отношений в древней Руси». Суть не в том, что «рабства не было. Оно было и было очень сильно распространенным, было очень тяжелым... Дело не в том, чтобы отрицать рабство, а в том, чтобы показать, как оно превращается в источник феодализации, серваж». Даже Б.Д.Греков, упорно проводивший идею о феодальной природе социальных отношений в Киевской Руси, вынужден был отчасти согласиться с теми историками, которые видели в эпохе, отраженной Правдой Ярослава, явственные черты рабовладельческого общества. О важном значении рабства в жизни восточных славян, особенно в IX-X вв., рассуждали и другие ученые.
Такое положение в историографии сохранялось не очень долго. Уже к исходу 30-х гг. был дан явный крен в сторону феодализма. Началось удревнение его истоков. В итоге сложилось представление, по которому Русь перешла к феодальной формации непосредственно от первобытнообщинного строя, минуя рабовладельческую формацию. К сожалению, оно утвердилось в исторической науке как монопольное, что привело к отрицательным последствиям: известному ослаблению интереса исследователей к рабовладению у славян VI-X вв. и недооценке роли рабства в жизни восточнославянского общества указанного времени. Б. Д. Греков был провозглашен главой и высшим авторитетом советской исторической науки, связанной с изучением отечественной истории. Естественно, что в этих условиях его концепция была признана единственно правильной. Это очень походило на культ Б. Д. Грекова среди историков-русистов, как, впрочем, и среди других.
Однако мысль о важном значении рабства у восточных славян и в Древней Руси пробивала себе дорогу. Еще в конце 30-х годов А. В. Шестаков выступил в «Учительской газете» со статьей, где утверждалась идея о рабовладельческой природе древнерусского общества, что вызвало бурную дискуссию, которая состоялась в Институте истории АН СССР. Существенную роль в развитии социальных отношений у восточных славян IX-X вв. отвел рабовладению С. В. Юшков. Указав на отсутствие предпосылок для перехода восточнославянского общества в «рабовладельческую общественно-экономическую формацию», он все же утверждал, что в обозначенное время «на основе разложения сельской общины возникают первые классы рабов и рабовладельцев», причем «рабство в этот период носит яркие патриархальные черты».
В военные годы вышла в свет книга А.И.Яковлева «Холопство и холопы в Московском государстве XVII в Хотя эта книга посвящена главным образом холопству позднего времени, в ней мы находим также разделы, относящиеся к истории рабовладения у восточных славян и на Руси XI-XII вв. Обращение исследователя к проблемам раннего рабства не случайно: «Для того чтобы ориентироваться в ряде заданий, возникающих при изучении столбцов Приказа холопьего суда, изучающий этот материал наблюдатель должен был выработать известное общее понимание истории холопства в русских условиях вообще и для того углубиться в далекое прошлое X и XI столетий н. э., так как основные концепции холопьего права сложились именно в эпоху Ярослава и Ярославичей». Углубившись в далекое прошлое, А.И.Яковлев нашел в Древней Руси довольно разветвленное холопство, «верхи рабовладельческого общества», а у восточных славян – достаточно развитую работорговлю. При этом историк отрицал наличие в Киевской Руси «рабовладельческой формации античного типа», полагая, что образованию ее «помешал общинный строй славян».
О рабовладельческом строе в Киевской Руси писал П.П.Смирнов. На важную роль рабов в древнерусском обществе указывал Б. А. Романов. По его наблюдениям, рабство, проникая глубоко в социальную жизнь, оказывало ощутимое воздействие на быт и нравы населения Древней Руси. По словам исследователя, «свободный муж как-то не мыслится без раба (и робы), раб – это непременная принадлежность быта свободных. А те, кто рабов не имел, стремились ими обзавестись правдами и неправдами». Б. А. Романов обращал внимание на демократизацию состава древнерусских рабовладельцев, отмечая, что рабовладение в «XII в. становится доступным самым широким слоям «свободных» мужей из числа «неимовитых», которые в условиях крайнего обострения противоречий в рождающемся феодальном обществе при случае и сами опрокидывались в бездну... работного ярма». Говоря о широком распространении рабства на Руси XII века, о феодальном обществе, только возникающем в это время, Б. А. Романов порывал тем самым с господствующей грековской концепцией, согласно которой рабовладение в ту пору изживалось, а феодализм вступил в зрелую фазу своего развития, показателем чего служила феодальная раздробленность. Впрочем, он старался сгладить впечатление, какое должна была произвести его книга на научную общественность, прежде всего на Б. Д. Грекова и грековцев. «Работы моих предшественников (и особенно Б. Д. Грекова), – писал Б. А. Романов, – избавили меня от необходимости в какой-либо мере ставить и пересматривать вопрос об общественной формации, в недрах которой складывались, действовали и развивались те «люди» и те «нравы», которые являются предметом моего изучения и показа на протяжении XI–XIII вв. (до монгольского нашествия). Я мог исходить из прочно установленного советской историографией положения, что древняя Русь XI–XIII вв. переживает процесс классообразования, свойственный и характерный для феодальной формации».
Наивно было ожидать, что подобные реверансы удовлетворят упомянутых «предшественников (и особенно Б. Д. Грекова)», поскольку мысли Б. А. Романова относительно процесса классообразования на Руси XI-XIII вв. и широкого развития рабства в древнерусском обществе решительно противоречили идеям Б. Д. Грекова о наличии у восточных славян (начиная с IX века) «феодального способа производства», «оформленного феодального базиса», о рабовладении в Киевской Руси, идущем к «сокращению» и «уничтожению». К сожалению, Б. Д. Греков избрал средства борьбы отнюдь не академического свойства, специально приехав в Ленинград, чтобы помешать изданию книги Б. А. Романова. Он побуждал декана исторического факультета ЛГУ В. В. Мавродина отказаться от ее публикации, мотивируя свои настояния тем, что Б. А. Романов будто бы написал не научное исследование, а нечто похожее на «Декамерон». И все же книга вышла в свет. Но это принесло Б. А. Романову больше горечи, чем радости.
Вероятно, с подачи Б. Д. Грекова или его сторонников в аппарате ЦК ВКП(б) сложилось извращенное представление о книге Б. А. Романова как «порнографической». Понятно, что отзывы о ней в отделе науки ЦК (в частности, некоего Удальцова) были нелестные. Обвинения в чрезмерном внимании к сексуальным, интимным моментам были предъявлены Б.А.Романову при обсуждении его книги (апрель 1949 г.) в Ленинградском отделении Института истории АН СССР. Главный докладчик И. И. Смирнов, оценивая работу Б. А. Романова с точки зрения общепринятой концепции Б.Д.Грекова, говорил, что она «в корне меняет наше представление о характере процесса феодализации, о путях и методах развития крепостнической зависимости крестьянства, о природе законодательства Киевской Руси, о политике государственной власти и роли церкви киевской эпохи». Книга Б. А. Романова не удовлетворила И. И. Смирнова «ни в какой мере». Позднее, однако, И. И. Смирнов даст высокую оценку трудам Б. А. Романова по Русской Правде и Древней Руси, поставив его рядом с Б. Д. Грековым по степени влияния на собственное творчество, и даже сознается в том, что «учился у него искусству исторического исследования». Эти признания, сделанные в период потепления научного климата в нашей стране, со всей очевидностью выдают инспирированный, конъюнктурный характер выступления И. И. Смирнова на апрельском 1949 года обсуждении книги Б. А. Романова. О том же свидетельствуют и конкретные его исторические изыскания. Мы знаем, что в 30-е годы он настойчиво доказывал существование рабовладельческой формации в Киевской Руси. В конце 50-х – начале 60-х гг. И.И.Смирнов выступил с обширными статьями по истории смердов и холопов, а затем опубликовал книгу, посвященную социально-экономическим отношениям на Руси XII-XIII вв. В предисловии к ней говорилось: «В своей работе автор опирался на тот колоссальный труд, который проделала советская историческая наука по исследованию истории древней Руси. Среди этих исследований автор считает необходимым особо выделить классический труд Б. Д. Грекова «Киевская Русь», где Б. Д. Греков изложил основы той концепции Киевской Руси как раннефеодального государства, которая сейчас получила всеобщее признание и которая служила и для автора настоящей книги предпосылкой при изучении Руси XII-XIII вв.».
Заявление И. И. Смирнова о приверженности к наследию Б. Д. Грекова оказалось по существу декларативным, когда исследователь приступил к осмыслению фактического материала. В отличие от Б. Д. Грекова, рассматривавшего VI–VIII вв. как «время становления феодальных отношений и возникновения феодальной собственности у восточных славян», а IX столетие в качестве конечной грани создания «феодального способа производства» и оформления «феодального базиса» , И. И. Смирнов отнес завершение процесса феодализации к XI веку. Он писал: «Первоначальный период в развитии феодальных отношений в Древней Руси, период генезиса феодализма, в основном заканчивается в пределах XI в. К этому времени уже складывается и существует основа экономики феодального общества – феодальная вотчина... ».
И. И. Смирнов полностью разошелся с Б. Д. Грековым в вопросе о древнерусском рабстве – холопстве. Если Б. Д. Греков говорил об угасании рабовладения на Руси XI–XII вв., то И. И. Смирнов, подобно Б. А. Романову, отмечал бурное развитие холопства в означенное время. Холопы-рабы перестают быть принадлежностью только «княжеского домена», вливаясь в челядь других владельцев, прежде всего бояр. Они становятся важнейшей категорией зависимого населения в Древней Руси и превращаются, можно сказать, в главную группу рабочего люда древнерусской вотчины. Не входя в открытую полемику с Б. Д. Грековым по проблеме рабства в Древней Руси, И. И. Смирнов, тем не менее, фактически опровергал его.
Прямое несогласие с «главой советских историков» выразил А. П. Пьянков, поставивший под сомнение тезис об отмирании рабства в средневековой Руси и его якобы патриархальном только характере. По мнению ученого, «развитие феодального строя не сокращало сферу применения холопьего труда, а, наоборот, расширяло ее».
Мысль А. П. Пьянкова насчет необоснованности предположения о том, будто рабство на Руси отмирало, разделял А. А. Зимин, который, оспаривая утверждение Б. Д. Грекова о сокращении княжеского и боярского холоповладения на протяжении XIV-XV вв., не нашел в духовных грамотах указанной поры никаких свидетельств «увеличения отпуска холопов на свободу». Он даже высказал догадку, что на исходе XV века «абсолютная численность холопов (в связи с ростом феодального землевладения и народонаселения) несколько увеличилась». Вместе с тем «удельный вес несвободной челяди в хозяйстве феодала к концу изучаемого периода, очевидно, уменьшился».
Важной вехой в познании истории восточнославянского и древнерусского рабства явилась книга А. А. Зимина «Холопы на Руси». Говоря о рабовладении у восточных славян, историк подчеркивает патриархальный его характер. Рабов в восточнославянском обществе заводили преимущественно с целью получения выкупа и продажи на внешнем рынке. На Руси XII-XIII вв. рабы теряют значительную роль в «торговом балансе» и все более тесно связываются с «хозяйственной жизнью растущей феодальной вотчины».
Весьма существенную роль А. А. Зимин отводит рабам в процессе «формирования класса феодально зависимых крестьян». С одной стороны, этот класс образовывался «за счет постепенной ликвидации свободного сельского населения», а с другой – в результате «превращения холопов в крепостных крестьян». Это последнее социальное явление, по словам А.А.Зимина, «отмечалось в трудах советских историков, но сколько-нибудь серьезного значения исследователи ему не придавали». И вот он постарался восполнить данный пробел. Но, как бывает порою, чересчур увлекся и почти все феодальные элементы вотчинного населения (смердов, закупов, рядовичей) вывел из рабства – челядинства, или холопства. А. А. Зимин, таким образом, с лихвой выполнил давнее пожелание М. М. Цвибака: показать, как рабство «превращается в источник феодализации, серваж». При этом историк никоим образом не отвергал «марксистскую концепцию о переходе Руси непосредственно к феодальному строю от первобытнообщинного, минуя рабовладельческую формацию». Однако пересмотр этой концепции не означал отхода от марксистской теории исторического процесса. Поэтому некоторые исследователи, оставаясь на почве марксизма, все же пытались истолковать общественный строй восточных славян с другой точки зрения.
Н. Л. Рубинштейн, всматриваясь в контуры социальной организации, проступающие в Древнейшей Правде, обнаружил «только две основные социальные категории – мужа и челядина. Муж – свободный общинник... Свободному общиннику-мужу противостоит патриархальный раб – челядин». Еще более решительны в своих заключениях А. П. Пьянков и В. И. Горемыкина: первый настаивал на существовании раннерабовладельческого общества у антов, а вторая – в Киевской Руси X-XI вв. Однако большинство советских историков отвергло столь смелые попытки, сохраняя старое мнение о том, что переход восточнославянского общества к феодализму был совершен непосредственно от первобытнообщинного строя без каких-либо промежуточных рабовладельческих ступеней.
Какие выводы следуют из проделанного нами, по необходимости краткого экскурса в область отечественной историографии восточнославянского рабства? Первый вывод состоит в том, что проблема рабовладения у восточных славян до сих пор остается в современной исторической науке дискуссионной и потому нуждающейся в дальнейших изысканиях. Надо также сказать, что изучение процессов возникновения и развития рабства в социальной жизни восточного славянства имеет очень важное значение в сфере познания общественной эволюции наших предков. Наконец, без исследования рабства у восточных славян невозможно правильно понять историю рабовладения эпохи Древней Руси.
При ближайшем рассмотрении института восточно-славянского рабства обнаруживается его тесная связь с данничеством, обусловленная общностью происхождения этих социальных явлений. Война, военное принуждение – единый источник рабства и данничества. Вот почему успешное изучение проблемы рабства без обращения к данничеству едва ли достижимо и, – наоборот. Однако со стороны общественных связей даннические отношения сами по себе представляют огромный интерес для историка.
В дореволюционной исторической науке данничество привлекало внимание исследователей в плане финансовой политики и удовлетворения материальных потребностей князя и его дружины. К этому надо добавить, что все написанное о данях в дворянской и буржуазной историографии представляет собой отрывочные высказывания, в лучшем случае – краткие очерки.
Советские историки относят данничество к важнейшим элементам формирования на Руси классовой организации. В современной исторической литературе наметились разные подходы в освещении дани как созидающего феодальное общество начала. Согласно одному из них, «дани, виры, продажи, полюдье и прочие поборы подрывали устои общины, разоряли экономически слабых общинников. Чтобы уплатить дань или для того. чтобы как-то просуществовать после разорительного сбора дани, им приходилось идти в кабалу к своим уже богатым сообщинникам, к родоплеменной знати, разного рода «лучшим людям», «старой» или «нарочитой чади», «старцам», ко «всякому княжью», к тому же князю или его боярам-дружинникам. Так росла долговая кабала – один из источников формирования феодально-зависимого люда».
Дань здесь, следовательно, подается в качестве причины обнищания общинников, загонявшего их в феодальную неволю. Но наиболее распространенным стал взгляд на дань как феодальную ренту. По мнению сторонников этого взгляда, учреждение даннических отношений среди восточнославянских племен сопровождалось «окняжением» – установлением верховной собственности князя или государства на земли данников, что сообщало получаемой дани рентный характер: дань с этого момента выступала в качестве централизованной феодальной ренты, взимаемой корпорацией феодалов с «лично свободных непосредственных производителей». Перед нами концепция государственного феодализма в Киевской Руси, отдельные носители которой претендуют на последнее слово в исторической науке, не имея на то достаточных оснований.
«Окняжение» племенных территорий с вытекающим из него данничеством рассматриваются новейшими исследователями как факторы строительства древнерусской государственности. И «окняжение» и сбор дани они относят к числу основных признаков государства.
Таким образом, история данничества у восточных славян приобрела в современной исторической науке значение проблемы первостепенной важности. Но, как ни странно, приверженцы теории государственного феодализма на Руси до сих пор не удосужились свести воедино весь комплекс имеющихся в их распоряжении известий о данничестве у восточных славян, выявить происхождение этого института, проследить за эволюцией даннических отношений со времени их возникновения (или, во всяком случае, с первых упоминаний о них в источниках) до IX-X вв., когда данничество стало якобы главным двигателем феодализационного развития восточнославянского общества и важным элементом формирования государства. Иными словами, данничество, даннические отношения в восточнославянском обществе по-настоящему еще не изучены. Налицо, следовательно, расхождение между выводами о феодальной природе дани на Руси IX-X вв., ее государственной сути и той исследовательской базой, на которой они постролы. Выход из создавшегося положения один: монографический анализ даннических отношений у восточных славян на протяжении всей эпохи их существования, доступной обозрению современного историка.
Полагаем, что сказанное выше вполне мотивирует наше обращение к истории восточнославянского рабства и данничества VI-X вв.
См.: Афанасьев Ю. Я должен это сказать. Политическая публицистика времен перестройки. М., 1991. С.13; Кобрин В. Кому ты опасен, историк? М., 1992. С.180–183.
См., напр.: Академик Л. В. Черепнин. Еще раз о феодализме в Киевской Руси// Из истории экономической и общественной жизни России. Сборник статей к 90-летию академика Николая Михайловича Дружинина. М., 1976. С.15–22.
См.: Средневековая и новая Россия. Сборник научных статей к 60-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова. СПб., 1996. С.9, 760–818.
Рожков Н. Обзор русской истории с социологической точки зрения. Часть первая. Киевская Русь (с VI до конца XII века). М., 1905. С.62.
3атыркевич М. Д. О влиянии борьбы между народами и сословиями на образование строя русского государства в домонгольский период. М., 1874. С.37–38.
Лященко П. И. История русского народного хозяйства. М., 1926. С.43. Сходные мысли, правда, в несколько иных выражениях и с некоторым смещением акцентов П. И. Лященко высказывал и много позже. Рабство он считал «элементом, способствовавшим более быстрому разложению первобытного доклассового общества». Само «первобытное рабство возникает обычно в пределах первобытного хозяйства и родового строя еще задолго до их разрушения. Но оно здесь носит особый, большей частью так называемый «домашний» характер, не имея еще глубоких производственных основ». По П. И. Лященко, существенное «значение для разложения первобытного общества у славян рабовладение получило лишь тогда, когда стало соединяться с хозяйственной эксплуатацией рабов». Стремление же к «хозяйственному использованию» рабов возникает с «распадом родового быта, с возникновением земельного неравенства и территориальной общины, с захватом земли руководящими родовыми и племенными группами». – Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Т.1. Докапиталистические формации. М., 1956. С.88.
См.: Данилова JI. В. Становление марксистского направления в советской историографии эпохи феодализма// Исторические за-писки. 76. М., 1965. С.100–104; Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки отечественной историографии. Л., 1990. С.230–246.